ПЕРЕКРЕСТОК МИЛЛЕРОВ

Дженни произносит «Алексей» с ударением на первом слоге, и имя звучит как «ааэкси».
Летом 2007 года моим знакомым, 44 — летним американцам Биллу и Дженни Миллер, прислали фотографии улыбающегося шестилетнего мальчишки и его старшей сестры. У Миллеров уже было четверо детей. Старшие жили отдельно: Натали окончила колледж и переехала жить и работать в Манхэттен, Уилл только поступил в колледж в Бостоне. С родителями в большом двухэтажном доме в 30 минутах от Филадельфии жили две младшие дочери: 15 — летняя Виктория и 13 — летняя Кэройлан. У Билла своя компания. Миллеры причисляют себя к upper middle class —состоятельной прослойке среднего класса. Доход семьи колеблется в пределах от 250 до 500 тысяч долларов. На момент усыновления Алексею и Светлане было соответственно 6 и 14 лет. До этого они воспитывались в детском доме N 1 г. Биробиджана.
В апреле 2009 года Миллеры приземлились в Шереметьево — 2 с 13 000 долларов «в трусах», потому что им было сказано приезжать с кэшем. «Видимо, нас попросили приехать с наличными, потому что банковский перевод сложнее положить в карман, — вспоминает Дженни. — Но моей задачей было улучшить жизнь двум конкретным детям. Нам хотелось дать им не только семью, но и возможность «американского будущего». Усыновить этих детей мы могли только в рамках существующей системы, а если она коррумпирована, то бороться с ней — задача прежде всего граждан России».
Другой показательный разговор о деньгах состоялся у меня со Светланой летом 2008 года — в те две недели, когда дети гостили в Пенсильвании. Вопрос, обращенный именно ко мне, а не для перевода будущей маме Дженни, застал меня врасплох:
—Скажи, они богаты? Кто?
—Ну вот эти родители, которые собираются усыновлять Лешу и меня. У них много денег?
Подросток, само собой, не может не заметить огромный дом с садом, дорогую электронику и мебель, несколько машин высшего класса, персональный компьютер у каждого члена семьи, модную одежду на родителях и будущих сестрах.
—У нас непринято обсуждать деньги с мало знакомыми людьми. А ведь мы с тобой не так давно знакомы. Хочешь, я переведу этот вопрос Дженни?
—Не надо. Просто мне интересно, сколько у них всего денег. По-моему, много. Почти пять лет спустя, в январе 2013 — го, я задаю Дженни трудный вопрос:
—Тебе не кажется, что вы слишком быстро начали покупать Светлане дорогие вещи? Не жалеешь, что не послушалась воспитателей детского дома? Они ведь советовали не покупать детям ничего дорогого в течение первого года.
—Не представляю, как я могла поступить иначе. Только если бы у нас в семье не было других детей. Но ведь у нас две дочери. У них были модные джинсы, сапоги, компьютеры, мобильные телефоны… Любая мать понимает, что невозможно было не дать Светлане и Алексею то же, что уже имели наши девочки.
Психологи объясняют, что динамика развития отношений в семье при усыновлении младенцев и взрослых детей очень отличается. Спрашиваю у Дженни, когда она впервые осознала, что эти дети — её? И когда это почувствовали они?
«Я навсегда запомню два проявления Алексеем сыновней нежности. Первое — когда он в первый раз сам взял меня за руку во время прогулки. Такой маленький и в то же время важный жест. Второй — это случай с Биллом, когда летом 2008 года, еще до усыновления, дети гостили у нас две недели. В тот день Алексей вернулся из лагеря уставшим. Мы отвели его на второй этаж отдохнуть и спустились вниз. Через несколько минут раздался крик. Испугавшись, что он упал или сильно ударился, мы сломя голову бросились наверх. Оказалось, он был просто сильно расстроен — не привык и не хотел быть один, не знал, как это выразить. Побоявшись сам спуститься вниз в чужом, малознакомом доме, не знал, что делать. Билл тогда схватил Алексея на руки: «Все будет окей, мой дорогой мальчик, не плачь». И Алексей, продолжая всхлипывать, тоже обнял Билла и положил голову ему на плечо. В том момент — я физически это почувствовала —между ними наладилась человеческая связь».
Дженни отворачивается, прикрывает рукой глаза, тянется за носовым платком. Она произносит «Алексей» с ударением на первом слоге; последние две гласные на американский манер сливаются, и имя звучит как «Алэкси».
Социальный работник с 10 — летним стажем в сфере донорства органов, Дженни всегда мечтала усыновить одного или нескольких детей. По воспоминаниям ее матери, с самого детства. В разговор включается Билл: «Со Светланой все было гораздо сложнее. У нее чувства к нам как к приемным родителям так и не возникли. Для нее мы прежде всего были людьми, с волей и мнением которых ей пришлось мириться до совершеннолетия. Последние два года были настойчивым демаршем протеста. В глубине души Светлана понимала, что мы любим ее, но не желала принимать наши действия и правила, установленные ради ее же блага. Отношения не складывались: она жестко реагировала на любой контроль за собой. С 15 до 17 лет Светлана хотела быть кошкой, которая гуляет сама по себе».
«Как большинство подростков, наверное?» — спрашиваю.
«И да, и нет. В отличие от обычного подростка, Светлана — ребенок с глубочайшей психологической травмой. Поставить ей диагноз было очень непросто».
Через две недели после того, как Света пошла в школу, Дженни вызвали к директору — девочка набросилась на одноклассника, который, как ей показалось, смеялся над ней, и вывернула ему руку. Первый год после усыновления Света страшно скучала по России. Ее подростковые годы прошли, как в книге Керуака «В дороге»: алкоголь, наркотики, протест, душевные терзания и саморазрушение. 16 — летняя Светлана, не имевшая водительских прав, по ночам угоняла джип родителей и воровала деньги на таблетки себе и друзьям. Полтора года назад, приняв упаковку антипсихотических таблеток, Светлана попала в больницу.
Метания Светы влияли на всех членов семьи: Алексей страшно за нее волновался, Кэролайн замкнулась в себе. После инцидента с таблетками у приемных родителей не было другого выхода, как устроить дочь в интернат, специализирующийся на работе с детьми с психологическими проблемами. Светлана провела там год и три месяца, несколько раз сбегала — пока, наконец, не достигла совершеннолетия и не подписала бумагу о том, что хочет выписаться.
Психологи поставили Светлане сложный диагноз PTSD и Borderline Personality Disorder, часто возникающий у брошенных детей. О том, что у дочери будут проблемы с поведением, Дженни предупредили еще четыре года назад. Тогда, через неделю после усыновления, Миллеры повезли детей на встречу со знаменитым в США детским психологом российского происхождения, доктором Борисом Гиндисом. Дженни поехала к нему прежде всего из-за Леши: «Тесты для определения уровня умственного развития нужно было провести немедленно, пока Алексей не утратил русский — это тестирование эффективно только на родном языке».
После двух дней тестирования Миллер вышла из кабинета доктора Гиндиса опустошенной: Алексею поставили диагноз «плодный алкогольный синдром». Проблемы с ростом были уже налицо, теперь предстояло выяснить, насколько серьезны будут задержки психического развития, речи, социальных навыков.
Теперь Светлана живет в Техасе и работает официанткой. Говорит, докажет приемным родителям, что обойдется и без их материальной помощи. На вопросы о том, где она живет и кто оплачивает ее расходы, отвечать отказалась. Добавила только, что мечтает поступить в университет — учиться на психолога. Мечты мечтами, а пока что Светлана так и не сдала школьные выпускные экзамены. Боюсь, она совсем не задумывается над тем, как оплачивают учебу в университетах.
Алексей ходит в специальную школу. Учится хорошо, играет в футбол и лякросс. Разговариваем с ним на английском, русский Леша давно забыл: «Кем хочешь стать, когда вырастешь?» —«Буду производить специальные полы для школ и спортзалов и устанавливать их, как папа». Алексею одиннадцать лет, но структура его речи соответствует уровню шестилетнего ребенка. — Нас ждут годы психотерапевтических сессий, — спокойно, но с болью в голосе говорит Дженни. Она прекрасно понимает, как трудна ее роль — бороться с чужим страшным прошлым и пытаться на нем строить новое и, насколько это возможно, здоровое настоящее.
Через несколько дней после запрета на американские усыновления в семье обсуждаются детали нового закона: Дженни в присутствии Леши объясняет своей маме суть происходящего. Леша поворачивается к Дженни и говорит: «Мама, я так рад, что вы успели меня забрать! Ведь могли не успеть… И кто бы меня тогда любил?»